Артиста этого он видел на сцене театра в царских одеждах трагического царя Бориса, видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим царем Иваном Грозным при въезде его во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой
с плетью в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись в ноги коню его; видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над жизнью; великолепно, поражающе изображал этот человек ужас безграничия власти.
Неточные совпадения
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы людей
с иконами
в руках,
с портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами
плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал...
Рядом
с силачом, красавцем Филиппом, которого он вообразил себе натурщиком, он представил себе Колосова нагим,
с его животом
в виде арбуза, плешивой головой и безмускульными, как
плети,
руками.
— Настоящая змея! —
с улыбкой проговорила Раиса Павловна, вставая
с кушетки. — Я сама устрою тебе все… Сиди смирно и не верти головой. Какие у тебя славные волосы, Луша! — любовалась она, перебирая
в руках тяжелые пряди еще не просохших волос. — Настоящий шелк… У затылка не нужно
плести косу очень туго, а то будет болеть голова. Вот так будет лучше…
В Могилках тоже были слезы.
В той же самой гостиной,
в которой мы
в первый раз встретили несокрушимого, казалось, физически и нравственно Михайла Егорыча, молодцевато и сурово ходившего по комнате, он уже полулежал
в креслах на колесах; правая
рука его висела, как
плеть, правая сторона щеки и губ отвисла. Матрена, еще более пополневшая, поила барина чаем
с блюдечка, поднося его, видно, не совсем простывшим, так что больной, хлебнув, только морщился и тряс головою.
Купцы спустили очи и пошли
с благоговением и
в этом же «бедном обозе» подошли к одной повозке, у которой стояла у хрептуга совсем дохлая клячонка, а на передке сидел маленький золотушный мальчик и забавлял себя, перекидывая
с руки на
руку ощипанные плоднички желтых пупавок. На этой повозке под липовым лубком лежал человек средних лет,
с лицом самих пупавок желтее, и
руки тоже желтые, все вытянутые и как мягкие
плети валяются.
«Некрасивый какой!» — заставила она себя подумать, пристально рассматривая желтоватое голодное лицо, измеряя сутулое тело
с длинными, как
плети,
руками и неподвижными, точно из дерева, пальцами. Но взгляд ее утопал
в глазах Симы, уходя куда-то всё дальше
в их светлую глубину; беспокойное тяготение заставляло ее подвигаться вплоть к юноше, вызывая желание дотронуться до него.
— Король-девка! — вскликнула Дарья Никитишна. — Только знаешь, что скажу я тебе нá это, Дунюшка? Живучи
с такою женой, муж-то не вытерпел бы, не гудок, а
плеть в руки взял бы — запела б песню другим голосом, как раз-другой обошел бы он тебя дубовым корешком.
*
На заре, заре
В дождевой крутень
Свистом ядерным
Мы встречали день.
Подымая вверх,
Как тоску, глаза,
В куртке кожаной
Коммунар сказал:
«Братья, если здесь
Одолеют нас,
То октябрьский свет
Навсегда погас.
Будет крыть нас кнут,
Будет крыть нас
плеть,
Всем весь век тогда
В нищете корпеть».
С горьким гневом
рук,
Утерев слезу,
Ротный наш
с тех слов
Сапоги разул.
Громко кашлянув,
«На, — сказал он мне, —
Дома нет сапог,
Передай жене».
Вот острый бич взвился над моей спиною, и я
с криком боли падаю ниц. Господин ли это бьет меня? Нет, это другой раб, которому велели бичевать раба: ведь сейчас же
плеть будет
в моей
руке, и его спина покроется кровью, и он будет грызть песок, который еще скрипит на моих зубах!
Но я еще не кончил мою околесицу — что за черт случился
с моей головою! Я еще долго
плел ее и — теперь мне смешно вспомнить это! — раза два горячо пожал неподвижную и тяжелую
руку Фомы Магнуса: вероятно, он казался мне отцом
в ту минуту. Наконец я замолчал, стал кое-что соображать, но все еще покорно по приказу Магнуса сел
в кресло и приготовился внимательно слушать его.
Как видишь, Я снова ищу слов и сравнений, беру
в руки плеть, от которой убегает истина! Но что же Мне делать, если все Мое оружие Я оставил дома и могу пользоваться только твоим негодным арсеналом? Вочеловечь самого Бога, если ты его осилишь, Иаков, и он тотчас же заговорит
с тобою на превосходном еврейском или французском языке, и не скажет больше того, что можно сказать на превосходном еврейском или французском языке. Бог!.. а Я только Сатана, скромный, неосторожный, вочеловечившийся Черт!